РАЗДЕЛ 2
ФЕНОМЕН "ПОДПОЛЬЯ" И ЕГО АРХЕТИПИЧЕСКОЕ ВОПЛОЩЕНИЕ
2.1. Архетипический образ "подпольного" героя в повести Ф.М. Достоевского "Записки из подполья"
Тема "подполья" присутствует в художественном мире Достоевского, начиная с "Бедных людей". Однако наиболее полно "подпольный" феномен нашел свое воплощение в исповеди героя повести "Записки из подполья", осмелившегося "хоть с самим собой совершенно быть откровенным и не побояться всей правды" (5, 122).
"Подпольный" герой говорит о себе. В своих записках он излагает собственное мироощущение, раскрывает совокупность качеств, которые привели его к крайнему духовному отчуждению - "подполью". Записки "подпольного" человека - беспрецедентный акт самопознания; более того - это проникновение в самые глубины человеческого духа: герой повести говорит о том, о чем другие лишь смутно догадываются и, конечно, не решаются говорить.
"Подпольный" герой - это, по определению самого Достоевского, "человек русского большинства", "такие лица... не только могут, но даже должны существовать в нашем обществе"; он выражает тип человеческого мироощущения, присутствующий во все времена, в любом обществе.
Как известно, осуществление авторского замысла при создании этого произведения значительно пострадало от вмешательства цензуры. "Свиньи цензора, - писал Достоевский брату, - там, где я глумился над Христом для виду (курсив Достоевского - Ю.Р.), то пропущено, а где я пытался вывести из всего этого веру во Христа - то запрещено" (5, 375). Ее сюжет оказался скомканным, механически укороченным [см. 36, с.52], тон, по признанию самого Достоевского, - "резок и дик" (5, 375). Все эти недостатки данного произведения с позиции архетипного подхода обращаются в его достоинства, т.к. именно благодаря этому "дикому" тону человек из "подполья" с наибольшей полнотой раскрывает таинства своей души.
Задача нашего исследования заключается в том, чтобы из всего комплекса черт, так обнаженно представленных "подпольным" героем, вычленить те, которые привели его к духовно-нравственному отчуждению - "подполью", обозначить типологические качества, составляющие архетипическую модель "подпольного" поведения [см. 153].
В первой части "Записок...", озаглавленной "Подполье", герой повести - лицо "повиднее обыкновенного" - "рекомендует самого себя, свой взгляд и как бы хочет выяснить те причины, по которым оно явилось и должно было явиться в нашей среде" (5, 99). Данная часть состоит из XI небольших глав, фрагментарно представляющих поток сознания "подпольного" героя.
I глава. Герой "Записок..." называет себя человеком "больным", "злым", "непривлекательным"; очевидно, что его терзает неудовлетворенность как окружающим миром, так и самим собой. Эта неудовлетворенность доходит у него до отчаяния; в отчаянии он готов казнить самого себя и в этой самоказни находить упоение.
По своей истинной природе герой из "подполья" "не только не злой, но даже и не озлобленный человек" (5, 100). Облачение в "злую" маску происходило у него вследствие обиды на мир, из-за непомерной гордыни, человекобожеского сознания.
Его истинная природа (его живая личность) не соответствовала сверхчеловеческим опциям, которые он для себя установил ("Я поминутно сознавал в себе много-премного самых противоположных тому элементов" (там же)). Борьба этих двух начал духовно изматывала героя повести, отстраняла его от мира, подталкивала к "подпольному" покою. Эта борьба не давала ему нравственного определения ("Я... ничем не сумел сделаться: ни злым, ни добрым, ни подлецом, ни честным, ни героем, ни насекомым" (там же)); опора лишь на рациональное не давала возможности постичь его. Жизнь без нравственного определения представлялась герою пошлой и неприличной.
II глава. Человекобожеское сознание "подпольного" героя основывалось на рационалистическом фундаменте, поэтому вместе с осознанием своего наивысшего эстетического идеала - "всего прекрасного и высокого" - оно допускало такие "неприглядные деяния", которые "как нарочно, приходились" у него " именно тогда, когда" он "наиболее сознавал, что их совсем бы не надо делать" (5, 102). При этом оно имело вид исключавшего какую-либо случайность природного закона ("все это происходит по нормальным и основным законам усиленного сознания и по инерции, прямо вытекающей из этих законов" (там же)), вследствие чего герой из "подполья" делал вывод о том, что не только его собственное, но и всякое сознание - болезнь. Ощущая бессилие перед этой болезнью и перед всеобщей предопределенностью бытия, "подпольный" герой вполне отдавался отчаянию; эстетизируя его, он неожиданно находил наслаждение в собственном унижении: "ощущал... тайное, ненормальное, подленькое наслажденьице..." (там же).
III глава. Человек из "подполья" не соответствовал своему эстетическому идеалу сверхчеловека и считал себя "мышью". Отсутствие каких-либо моральных оснований обрекало его на бездействие - он становился "антитезом нормального человека", имевшего для своей деятельности нравственную опору.
Не соответствуя эстетическим идеалам "прекрасного и высокого", герой повести эстетизировал "низменное", находя наслаждение в "сознательном погребении самого себя заживо" "в своем мерзком, вонючем подполье"? (5, 105, 104).
Неприятие нравственно-разрешающего, освобождающего от человеческой ответственности значения "каменной стены", выраженного "законами природы", "выводами естественных наук", "математикой", свидетельствовало о сохранении в душе "подпольного" героя остатков его живой личности, неосознанно стремящейся к "вере во Христа".
IV глава. В главе о зубной боли рационалистическое сознание человекобога трактует ее как проявление всепобеждающих законов природы, насмехающихся над страданиями человека. Этой "каменной стене" оно противопоставляет циничный аморализм, превращающий самого страждущего в палача: "... я вас беспокою, сердце вам надрываю, всем в доме спать не даю. Так вот не спите же, чувствуйте же и вы каждую минуту, что у меня зубы болят"
- Київ+380960830922