ГЛАВА 2.
ТРАНСФОРМАЦИЯ РОМАНТИЧЕСКОЙ КАРТИНЫ МИРА
В ЛИРИКЕ К. ФОФАНОВА
Поэзия русского предсимволизма, как было установлено в предыдущей главе, стала тем художественным феноменом, которому в историко-литературном контексте была отведена особая миссия - заполнить культурный вакуум, образовавшийся в период смены классического стиля новым, генерирующим элементы модернистской поэтики. Предсимволизм в поэзии (равно как и вообще предмодернизм в литературе и изобразительном искусстве) отчетливо демонстрирует собой "переходный" тип художественного мышления со свойственными ему "атрибутами". Речь идет, прежде всего, об артефактах конгломеративного свойства ("художественных взвесях"), которыми, согласно логике переходного процесса, оказался насыщен период размежевания классической и модернистской поэзии. Именно такие "поэтические конгломераты" (или противоречивые сращения между рефлексами отживших свой век литературных течений и зародышами новых форм) стали основой формирования принципиально иных (символистских) конструкций. 1890-е годы станут временем канонизации (автоматизации, закрепления) нового направления; в поэтическом же стиле предшествующего десятилетия происходило некое "броуновское движение" - хаотическое сближение и отталкивание различных поэтик и различных стилей, результатами "случайного" синтеза которых и являлись уже модернистские элементы.
"Стихийность", "случайность", "дробность", "осколочность", "хаотичность" - это, как мы видели, те определения, которыми и критика конца века, и современная литературная критика характеризует состояние поэтик данного периода. "Трансмиссионный" характер поэзии предсимволизма (а именно очень важная функция связующего звена в историко-литературной цепи "Тютчев, Фет - символисты") обусловила несамодостаточный характер представителей поэтического движения этого периода. Определяющие черты их стиля - переломные, то есть такие, в которых явственно выражается противоречивое сочетание различных поэтических тенденций. В отечественном литературоведении поэты 1880-х гг. - "эпохи безвременья" - были признаны второстепенными (сыгравшими, однако, огромную роль в процессе смены стиля), а "поэтическая галактика" эпохи - почти целиком состоящей из "астероидов". Однако и у этой "звездной системы" было свое "центральное светило" - фигура Константина Михайловича Фофанова, поэзия которого в наибольшей степени отразила ведущие стилевые и эстетические закономерности предсимволистской поры [105, с. 153-154].
2.1. К. Фофанов и эстетика "искреннего" творчества
Личность Фофанова, "случайным" образом объявшая ипостаси "дикаря" и "гения", действительно, стала знаковой для переходной эпохи литературной эволюции с конвергентным характером ее творческих "продуктов", со стихийной природой объединения различных эстетических тенденций. Двоевластие человеческого облика Фофанова со стихийным совмещением в нем плебейства и несомненного истинного лирического таланта стало для непосредственного литературного окружения поэта мистической загадкой, разрешение которой находилось в новом обосновании природы творчества.
Начало творческой деятельности Фофанова (1887 год - время выхода в свет дебютного сборника стихотворений) оказалось связанным с кружком лидера "новых романтиков" И. Ясинского, образованным в Петербурге в 1885 году. В числе прочих литературные "вторники" Ясинского посещали такие фигуры, как А.И. Леман, заведующий литературным отделом "Всемирной иллюстрации"; И.И. Горбунов-Посадов, исследователь и горячий проповедник толстовства; М.Н. Альбов и К.С. Баранцевич, известные к тому времени прозаики; поэт и прозаик А.В. Жиркевич и поэт К.Н. Льдов; будущие идеологи символизма
Н. Минский и Д. Мережковский; критики Арс. Введенский и кн. Урусов; поэты Ф.А. Червинский и С.А. Андреевский; И.Е. Репин (ставший фактически "хозяином" кружка, поскольку с легкостью перенес внимание с тщеславного Ясинского на себя) и даже "маститые" А.Н. Плещеев и В.М. Гаршин.
Фофанов был представлен Ясинскому (к этому моменту уже "очарованному" стихами молодого автора) в самом начале 1887 года. Впечатление литературного мэтра от личной встречи с новоявленным талантом было более чем удручающим: Фофанов оказался небрежным и грубоватым человеком, заявившим о себе во всеуслышание: "Я - поэт Божьей милостью. <...> Отец мой был дровяником и горьким пьяницей, а от вина рождается не только блуд, но и поэзия, он родил меня, и я сочетаю в своем лице и то, и другое" [182, с. 174].
Целый ряд словесных портретов, оставленных современниками Фофанова, фиксируют один и тот же момент: внешнюю нелепость, которой как бы "случайно" оказался наделен владелец чудного дара. Так, А.В. Жиркевич, бывший хроникером литературного кружка Ясинского-Репина, заметил в дневнике после первой встречи с новым поэтом: "... он сначала производит впечатление, близкое к разочарованию". Но тут же подчеркнул контрастирующее с несуразной внешностью выражение глаз поэта: "...глаза его, живые, умные и осмысленные,... говорят о его душе и способностях, особенно когда он начинает декламировать свои стихи, что делает очень хорошо и с большим чувством" [119, с. 198]. П. Перцов помнит автора чудесных стихов как "неказистого", "серого и слишком предупредительного" человека, но глаза имеющего "ясные, нежные, застенчивые, в которых было что-то детское и, вместе, "нездешнее" [105, с. 186]. М. Горький также отметил в своем словесном портрете взгляд Фофанова, который удивительно "не шел" этому "гуляке праздному": "Он был невыносимо, до страшного жалок, всегда пьяный, оборванный и осмеиваемый, но как бы ни был он сильно пьян, его небесные голубые глаза сияли именно так, как это изобразил Илья Репин. Вероятно, так смотрел на мир Францизск Ассизский" [54, с. 415]. Современник Фофанова А.Е. Измайлов, посвятивший поэту сочувственную статью биографического характера, несколько претенциозно, но вполне точно выразил это общее впечатление: "Мистической и жуткой загадкой прошел по земле этот принц и нищий, так причудливо сочетавший в с
- Київ+380960830922