Антропологія музичної тілесності

РАЗДЕЛ 2
ОППОЗИЦИЯ "ДУША/ДУХ-ТЕЛО" В ФИЛОСОФСКО-ЭСТЕТИЧЕСКИХ КОНЦЕПЦИЯХ МУЗЫКИ
В следующих параграфах будет предпринят анализ философской мысли о музыке, не ставящий задачу историко-хронологического исследования философских теорий и систем (таких исследований множество, и они, наряду с оригинальными текстами также станут поводом для рефлексии), но методологически организованный на, логическом, вернее антропо-логическом принципе. Мы попытаемся классифицировать и расположить материал таким образом, чтобы внимание к феномену человеческой телесности как бы "прибывало", - от теорий, полностью ушедших от человека в музыке, до тех, в которых его присутствие наиболее "схвачено", отражено, отрефлектировано. Избранный принцип диктует свой план размещения и суммирования текстов, ложащийся поверх их линейного следования в истории философии и обнаруживающий собственную антропологическую траекторию, оправданную с точки зрения логики (- "прибавления" телесности) и эклектичную с точки зрения хронологии. Корпус трудов, вошедших в данный раздел, далеко не исчерпывает все философские подходы к музыке: каждая ступень, отбирающая и группирующая тексты по степени выраженности антропологического аспекта, - видения, усмотрения человеческого как чувственно-аффективного, телесно-душевного могла бы вмещать значительно большее число теорий и концепций. (Фрагмент, анализа, показывающий утверждение в философии музыки единой доминанты душевного, и являющийся центральным для постановки проблемы телесности (поскольку указывает на всю выраженность, определенность и (казалось бы) незыблемость оппозиции души/духа и тела в музыке), мог бы, например, быть дополнен интерпретацией философского видения музыки Шпенглером, рассмотрением эстетических систем романтиков и, в частности, эстетики Гартмана, анализом некоторых положений социологии музыки Адорно, связанных с духом и одухотворенностью искусства, и т.д.; в свою очередь параграф, где раскрывается амбивалентное толкование музыкальной чувственности обрел бы, возможно, большую многоплановость с включением в него анализа трудов средневековых теологов, теоретиков Возрождения, и других работ, где также могла бы быть вскрыта указанная нами амбивалентность). Однако мы не ставим целью "объять необъятное", охватив все имеющиеся концепции музыки, но стремимся показать как саму возможность изучения корпуса трудов о музыкальном искусстве с точки зрения антропологии (вернее - их антропологичности), так и жизнеспособность, продуктивность такого построения.
Преимущества последнего представляются следующими. С одной стороны, оно способно достаточно рельефно очертить ту решающую, на наш взгляд, тенденцию в философии и эстетике, которая, словами Ницше, "зарывает" музыку "в песок небесных истин" и, тем самым, узаконивает своего рода музыкальную "идеологию", апеллирующую не к звучащему и воспринимаемому феномену музыкального становления, но скорее, к музыке "в идее", находящейся за и после непосредственно данного. Последний - исполняемый/воспринимаемый музыкальный артефакт - противополагает себя вневременной трансцендентной, исключительно духовной (либо душевной) истине музыки и удостоверяет факт музыкальной антропологии как антропологии sui generis, - в музыке как коммуникативной художественный форме человеческого бытия востребована и манифестирована не "гипостазированная" душа/дух, но полноценное пространственно-временное человеческое существование, эстетическое становление тела, или, словами П. Слотердайка, "приведение плоти к языку", явленное "слиянием плоти и жизни" играющего и слушающего - исполняющего и воспринимающего; что же касается не прагматического, но внутриязыкового среза, то музыка (как мы замечали выше) не может исповедовать излияния души, не означивая (средствами языка) жизнь (поведение, действие, речение) одушевленного тела. С другой стороны, именно таким образом построив материал, мы будем иметь возможность показать своего рода сдвиг, произошедший в философии музыки (и искусства вообще) и обязанный своим появлением ницшеанскому провозглашению "метафизики тела" [см. 47], в сторону, так сказать, "позитивизации" телесно-сенсорной стороны музыки, со(рядо)полагающий, узаконивающий тело наряду с душой, духом, интеллектом (Валери); "великолепие мира", сокрытое в звуках - наряду с "эротической гениальностью" (Кьеркегор); чувственность - наряду с одухотворением (Адорно). Подобное "расшатывание" устойчивых в классической философии музыки оппозиционных структур служит, на наш взгляд, неким подводящим мостом, приуготовляющей почвой, предпосылкой к оформлению и интеграции обособленных, разрозненных философско-дискурсивных мотивов в отдельную тему. И, наконец, еще одно преимущество нашего анализа - во вскрытии так называемой "теневой" стороны тематического содержания тех концепций и систем, "официальная часть" которых сосредоточена на "возвышающем", "задушевном", "трансцендентном", "истинном", "вечном", "вневременном", "бестелесном" значении и пафосе музыкального искусства. Настаивая на негативности чувственного (телесного), либо вообще человеческого (Шеллинг), они, сами того не желая, "от противного" доказывают, во-первых, существование этой "второй" стороны, и, во-вторых, ее неслучайность и неизбывность. Нам лишь останется "вытащить" "неугодную" сторону из-под знака "минус" в устоявшейся оппозиции и "соединить" душу/дух с телом в музыке таким образом, чтобы привести их к неразличимости.
2.1."Онтологически-космологический" внеличностный подход к музыке (Ф.В. Шеллинг, Пифагорейская школа).
Согласно избранному критерию анализа, мы начнем исследование с философских теорий В.Ф.Шеллинга и Пифагора (его школы), объединение которых представим в виде некоего "полюса" философии музыки, наиболее удаленного от усматривания в музыкальном искусстве антропологической основы, открывающей перспективы к изучению телесно-сенсорного музыкального опыта. Обе концепции, тем не менее, основополагающи для музыкально-эстетической традиции: пифагорейское "открытие" мусического (в узком смысле) искус