РАЗДЕЛ 2. МОДИФИКАЦИИ МИФОЛОГЕМЫ ЗОЛОТОГО ВЕКА В СИТУАЦИИ ПЕРЕХОДНОСТИ
2.1 Рецепция мифологемы Золотого века одической поэзией второй половины XVIII - начала XIX века
Одним из конститутивных признаков переходности исследователи считают всплеск эсхатологических настроений, связанных с разрушением привычной и устоявшейся картины мира (Н. Хренов, И. Яковенко, А. Мережинская, В. Силантьева, Н. Ильинская). Рубеж XVIII - XIX веков также не является исключением. Крах прекраснодушных теорий Просвещения, принимающих "страшные, кровавые формы... в мире реальной жизни и политики" [221, 104], отражается в трагическом мироощущении современников, в представлениях о гибели мира и конце времен. Это находит художественное воплощение в поэтическом пространстве эпохи, актуализируя либо мифологему гибели мира, либо мифологему Золотого века, в качестве претекстов которой отмечают IV эклогу Вергилия, "Труды и дни" Гесиода и "Метаморфозы" Овидия. По традиции, идущей от IV эклоги Вергилия (где блаженные времена лишь грядут с приходом девы Астреи и божественного младенца), Золотой век усматривается в правлении каждого нового монарха, по Гесиоду и Овидию - в далеком безмятежном прошлом. В европейской литературной традиции, а именно: в английской усадебной лирике XVII - XVIII веков (Б. Джонсон, Э. Марвелл), французской пасторальной литературе (О. д'Юрфе, Б. де Сен-Пьер) Золотой век принимает вид идеализированного идиллического настоящего [76, 175]. Представления о Золотом веке существуют во многих религиозно-мифологических системах, воплощаясь в мотиве, реализующем оппозицию прежде - теперь, но сама мифологема актуализируется в кризисные, переломные моменты человеческой истории. Характерными мотивами мифологемы Золотого века являются вечная весна, самопроизвольное плодородие земли, изобилие, идиллическая жизнь на лоне природы, безмятежное, не обремененное трудом существование, отсутствие золота, а следовательно, войн (Вергилий допускает войны, но лишь героические), спокойствие, справедливость, воплощенная в образе богини Астреи, расцвет наук, искусств.
Рецепция мифологемы Золотого века в русской литературе второй половины XVIII - начала XIX веков происходит по двум магистральным линиям: в русле одической и идиллической поэзии. Первая разрабатывает идущие от Вергилия, Данте и Ариосто политические коннотации мифологемы, трактуя приход к власти нового монарха как начало ожидаемого Золотого века. В творимом одической поэзией политическом мифе Россия предстает как "пространство реализации универсального идеала" [85] (Золотой век, рай земной), причем сам характер этого идеала нивелирует различия между античной, библейской и масонской топикой, создавая своеобразную дискретность восприятия мифологических образов. В тех или иных аспектах эта проблема рассматривается в научной литературе. Художественное воплощение мифологемы Золотого века в рамках творимой М. Ломоносовым, А. Сумароковым, М. Херасковым и Г. Державиным государственной мифологии исследует Т. Абрамзон, не рассматривая при этом иные жанровые и индивидуальные модификации мифологемы. Обращение русских одописцев к мифу о Золотом веке отчасти отрефлексировано в монографии А. Петрова, посвященной становлению художественного историзма в русской литературе XVIII века [187]. Анализируя в контексте работы эонические оды (оды "на новолетие"), исследователь отмечает укорененную с петровских времен тенденцию к актуализации мифологемы Золотого века с целью художественного воплощения наступления Нового года либо нового царствования. Эоническим одам имманентен "топос Золотого века" [187, 92], где под топосом понимается "литературная реминисценция", обладающая "временным и пространственным всеприсутствием" [139, 401], словесное выражение которой может варьироваться. В контексте становления индивидуально-творческого типа художественного сознания А. Петров рассматривает эволюцию в поэзии XVIII века различных топосов, поэтических формул и клише, среди которых характерные мифологеме Золотого века топосы династической преемственности, царь-солнце, монарх-демиург, протяженность России. Воспевая новолетие, обычно коррелирующее с фигурой правящего монарха, поэты обращаются как ко всему мотивному комплексу, так и разрабатывают отдельные мотивы мифа. Отметим, тем не менее, что использование мифологемы Золотого века свойственно русской одической поэзии вообще, а не только жанровой модификации эонической оды.
Внежанровый подход к проблеме реализации мифологемы представлен в работе В. Проскуриной, избравшей в качестве объекта исследования образ Астреи; именно он является одним из компонентов мифа о Золотом веке в IV эклоге Вергилия. В попытке проследить связь вергилиевского претекста и мифологического материала с реалиями российского престолонаследования исследовательница датирует обращение к "астрейной" метафорике" 1741 годом, (ода М. Ломоносова на день рождения Иоанна III [204]), а затем акцентирует "астрейную символику" в образах русских монархов (Елизавета, Екатерина II, Павел I, Александр I), не рассматривая при этом мифологему Золотого века во всей совокупности ее мотивов. Причиной обращения русской одической поэзии к Золотому веку является, по мнению В. Проскуриной, отражение циклического видения истории в силу "тенденции русской допросветительской эпохи к представлению обо всем разумном в истории как тождественном классическому образцу" [204]. Принимаем подобную точку зрения с оговоркой, что причины апелляции к Золотому веку могут заключаться в нестабильном, неустойчивом характере русской истории той эпохи, противоречивости происходящих в ней процессов, стремлении каким-либо образом упорядочить, рационализировать хотя бы на образном уровне распадающуюся картину мира. Начало переходного, преромантического периода в развитии русской литературы большинство исследователей датируют последней третью XVIII века, но новые эстетические и стилистические тенденции, новые настроения появляются уже "на рубеже 1750 - 60-х гг., когда идеи "премены" и "суеты" из уз