ГЛАВА 2
ТИПОЛОГИЧЕСКИЕ ПАРАЛЛЕЛИ ПОЭТИЧЕСКИХ МИРОВ АВАНГАРДА И БАРОККО
Поэтическая культура начала ХХ ст., в особенности футуризм, как одно из
центральных авангардистских течений, неоднократно соотносился исследователями с
традицией барокко. Уже в ранних работах о русском футуризме, принадлежащих
теоретикам формализма, отмечалось сходство отдельных черт творчества футуристов
и поэзии барокко. Так, Р.Якобсон проводит параллели между палиндромами
Хлебникова и Ивана Величковского [[cvi], с.75], В.Шкловский в книге "Поиски
оптимизма" говорит о барокко как о "жизни интенсивной детали" и находит
соответствие между формами искусства и состоянием культуры далекого XVII ст. и
художественным творчеством своих современников в 20-е годы [[cvii], с.444].
Схожесть стилевых проявлений барокко и футуризма отмечалась и в последующих
исследованиях. В статье "О поэзии русского футуризма" [[cviii]] Д.Чижевский
сопоставил словотворчество "будетлян", изобретение неологизмов, использование
"поэтических игрушек" – палиндромов с виртуозностью поэзии мастеров XVII ст.
Размышляя о генезисе русского футуризма, В.Марков выявляет самые разнообразные
побудительные импульсы творчества его представителей. Принципиально важным нам
представляется то, что Марков разделяет концепцию, высказанную ранее
Ю.Тыняновым, Р.Якобсоном, Г.Гуковским о том, что в поэзии футуристов "можно
обнаружить отголоски русской поэзии XVIII века (Тредиаковский, Ломоносов,
Державин). Любопытно, – комментирует далее исследователь, – что в итальянском
футуризме также усматривают отзвуки поэзии Марино" [[cix], с.329]. Как правило,
далее констатации факта существования аналогий, параллелей, подобия отдельных
стилевых черт в двух системах исследователи не шли, ограничиваясь лишь
непосредственным указанием данности.
В качестве методологической работы, в которой намечены основные параметры
диахронического сопоставления двух художественных систем, безусловно, служит
фундаментальная статья И.П.Смирнова "Барокко и опыт поэтической культуры начала
ХХ века" [2]. Автор ее впервые поставил проблему внутренней сущности
типологических схождений, мотивировки "аналогий в литературной технике барокко
и футуризма", которую он прослеживает в семиотической организации, присущей
этим системам. В качестве наиболее важного признака для обоснования сходства
между ними назван "парадокс смешения вещей и знаков" [Там же, с.120].
И.П.Смирнов проводит сопоставление двух литератур по наиболее сущностным
семантическим и стилистическим параметрам – таким, как представление о
пространственно-временном континууме, внутренняя антиномичность мировосприятия,
идея синтеза искусств, ансамблевое построение текстов, обыгрывание моделей
"мир-книга", "мир-театр".
Отдельные аспекты типологических схождений методологии русского формализма
начала века и эстетики маньеризма были отмечены в исследовании А.Ханзен-Лёве. В
частности, центральное положение теории формалистов – "принцип остранения"
автор соотносит с "центральным программным пунктом всякого маньеризма…
принципиальное требование деформации классической нормы с целью вызвать
первичные эффекты остранения, то есть эффекты неожиданности и новизны" [63,
с.23]. Размышляя о природе авангардного искусства в целом, Ханзен-Леве проводит
параллель между ранней формалистской теорией поэтической семантики и
маньеристской теорией образа, полагая, что "как раз игровой и экспериментальный
характер искусства маньеризма стал для всех последующих "авангардов" точкой
кристаллизации их (часто скрытой) ориентации на имманентный подход в эстетике"
[Там же, с.22]. О типологическом сближении поэтики барокко и авангарда
применительно к творчеству Хлебникова писали Б.Лённквист [[cx]], О.Седакова
[[cxi], с.574-576], В.Кравец [[cxii], с.21- 35].
Рассматривая особенности рефлексии традиции барокко эстетикой футуризма,
И.П.Смирнов указал на преимущественно немотивированный ее характер и в связи с
этим выделил два ключевых момента: "Возможность умышленного возобновления этих
традиций исключается в силу самой природы футуризма, стремившегося не к
наращиванию, но к радикальному преобразованию культурных ценностей". С другой
стороны, "в период возникновения постсимволистских группировок большая часть
этого наследия находилась за пределами оперативной памяти культуры" [74,
с.119]. Однако эта его внеположенность художественному сознанию того времени на
самом деле лишь кажущаяся. В 10-30-е годы Европа переживала всплеск,
активизацию интереса к барокко. Это было характерно для немецкой, испанской
эстетики (работы Г.Вельфлина, О.Шпенглера, О.Вальцеля, Х.Ортеги-и-Гассета,
Е.д'Орса, которые в свою очередь отражали предшествующие искусствоведческие и
культурологические исследования в области изучения барокко – Г.Вельфлина,
Ф.Ницше, К.Гурлита). Схожая проблематика и идеи затрагивали внимание и
представителей русской формальной школы. Книги Вельфлина, работы Вальцеля
входили в круг чтения опоязовцев – Б.Эйхенбаума, В.Шкловского, переводились и
обсуждались ими [см.: 64; 65, с.527]. Учитывая тесные контакты представителей
авангарда с ученой средой формалистов, можно говорить о косвенном влиянии на
них общеэстетических идей времени.
Несмотря на декларировавшееся футуристами отрицание всяческих традиций, в
особенности классики, связи их творчества с предшествовавшими литературными
эпохами, существовавшие в действительности, достаточно широки, что неоднократно
служило объектом рассмотрения в литературоведении. Собственно, эта же концепция
обозрима в статье А.М.Панченко, И.П.Смирнова "Метафорические архетипы в русской
средневековой словесности и в поэзии ХХ
- Київ+380960830922