Ви є тут

Російська постмодерністська проза в східно- та західнослов'янському літературному контексті.

Автор: 
Бедзір Наталія Прокопівна
Тип роботи: 
Дис. докт. наук
Рік: 
2008
Артикул:
0508U000377
129 грн
Додати в кошик

Вміст

глава 2
Особенности русской и восточнославянской версий постмодернизма. специфические
явления и типологические схождения (на материале
русской, украинской, белорусской прозы)
2.1. Общие и отличительные особенности возникновения и развития
восточнославянских версий постмодернизма
Под восточнославянской версией постмодернизма подразумевается типологическая
близость, перекличка векторов развития и художественных стратегий стиля в
русской, украинской, белорусской постмодернистской литературе. На данном этапе
теоретизирования вызывает особую сложность построение целостной картины
структурно-типологических и историко-типологических схождений в её классическом
варианте – поиске “типологических общностей”, всё чаще отвергаемых
компаративистикой [Росовецький 2003: 26]. В главе будут намечены перспективные
звенья для дальнейших исследований совпадения / расхождения русского,
украинского и белорусского постмодернизма.
Время, условия, причины появления первых постмодернистских произведений,
особенности соотношения модернистской и постмодернистской парадигм – эти
дифференцирующие признаки в русской и украинской прозе сходны, хотя
типологические сближения и расхождения данных литератур указанными признаками
не ограничиваются.
Типологическое притяжение литературоведами оценивается по-разному. В работе
были названы, хотя и немногочисленные, сопоставительные исследования украинской
и русской постмодернистских литератур, осмысляющие их как восточнославянский
(А. Мережинская), восточноевропейский (И. Скоропанова),
центрально-восточно-европейский (О. Веретюк), славянский, восточноевропейский
(Г. Яношик-Иваничкова, И Поспишил) векторы развития постмодернизма. В свою
очередь, Н. Зборовская, исследующая психоисторию украинской литературы, пишет о
принципиальной невозможности сближать русскую и украинскую литературы, так как
это разные психоисторические феномены. “Русская имперская культура –
имитационная, с потерянной материнской матрицей”. Её характеризует “маскулинный
отцовский вектор, который определяет имперский субъект”. Украинская культура, в
понимании исследовательницы, имеет ярко выраженную материнскую
психоисторическую матрицу с недостаточно развитым “отцовским мужественным
реализмом”. “Это делает невозможным моделирование психоистории украинской
литературы по образцу русской” [Зборовська 2006: 54]. Н. Зборовской в
продолжение всего исследования подчёркивается противостояние имперского
русского – и колониального украинского комплексов; тоталитарный, подавляющий
характер русского образца – и имитационный, приспосабливающийся украинский
литературный психотип и т.п.
Не оспоривая особенностей развития всего украинского литературного процесса,
по-новому освещённого Н. Зборовской, можно заметить несоответствия в столь
жёстких “приговорах”. В фундаментальном труде автор сама наметила факты
перекличек украинского и русского литературного постмодернизма. Они касаются
мировоззренческой кризисности, аксиологической переоценки личности,
“переломности” постмодернизма. Постмодернизм в обеих литературах содействовал
“пошуку власного світоглядного шляху”. Порубежье реализма–модернизма в обеих
литературах характеризовалось “истеричностью, невротичностью”, “подключением к
общеевропейскому поиску сущности пола” [Там же: 276]. Автором намечена
“переходная” фигура В. Винниченко, близкая к “разрушающему реализм” А. Чехову.
Интересно представлены украинские романы и повести 1920-х гг. с их “шутовством,
карнавализацией” (М. Йогансена, В. Пидмогильного, О. Слисаренко, Л. Скрипника,
Д. Бузько и др.), они явно формируют украинский предпостмодернистский комплекс,
который автор называет “несознательным украинским постмодернизмом 20 – 30-х гг.
ХХ века”, “шутовским самопонижением” писателей, “забывших” о необходимости
воплощения украинского кода государственности.
Если отвлечься от психо-социологического национально-ориентированного дискурса
исследовательницы и обратиться к художественному стилю произведений, то
становятся очевидными явные переклички украинской литературы 1920-х – 1930-х
гг.: “несознательного украинского постмодернизма” с постсимволистской прозой К.
Вагинова, Д. Хармса, символистской прозой Ф. Сологуба, оказавших значительное
влияние на русский постмодернизм.
Истоки украинского постмодернизма, ставшего ярким и самобытным явлением
украинской культуры в конце ХХ века, просматриваются в “необарочной” украинской
модернистской литературе 1920-х – 1930-х годов ХХ века. При обсуждении проекта
истории украинской литературы Р. Мовчан призывала постоянно помнить об
идейно-эстетической связи, на первый взгляд, отдалённых периодов литературы и
подчёркивала: “Придивімося: чимало сучасних тенденцій у нашому мистецтві (не
лише літературі!) вже були активно присутні в 20-ті роки. Взагалі, пов’язаність
постмодерної літератури й літератури 20-х років – окрема цікава тема для
сучасного літературознавства. … Щодо останньої тези – мається на увазі те, що
література 20-30-х років, хоча й може вважатися лише традицією, але вона
несподівано органічно влилася в літпроцес 90-х років і на рівні різних структур
проявляється в сучасних постмодерністичних текстах. Це, до речі, засвідчує
внутрішню тяглість, іманентну безперервність будь-якого літпроцесу, навіть при
зовнішньо видимій, а насправді штучній його перервності” [Академічна 2004: 136
– 145].
Н Зборовская сама отмечала в ходе этого обсуждения, что “головний сюжет
порубіжжя – відродження модернізму в українській літературі, яку “підганяє”
західний постмодерністський стан культури …” [Там же: 141]. Этот же фактор
подчёркивал