РАЗДЕЛ 2
ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ДОКУМЕНТАЛЬНОЙ ПРОЗЫ
1917-1920 ГОДОВ
В российской и украинской истории 1917-1920 годы стали переломными, в корне
изменившими ход развития двух стран. Февральская и октябрьская революции,
последовавшая вскоре гражданская война – события, определившие историческую
судьбу России и Украины в ХХ веке.
Русская интеллигенция с восторгом встретила февральскую революцию. Просвещенная
часть российского общества давно осознавала: самодержавие отжило свой век,
поэтому необходимы демократические преобразования. Свою политическую позицию
русские писатели раскрывали, прежде всего, в документальных формах литературы.
Публицистическая статья, письмо, дневник и другие жанры документалистики как
нельзя более подходят для прямого отражения художником его видения острых
проблем современности, так как позволяют откликнуться на те или иные события
жизни страны сиюминутно, и сделать это со всей непосредственностью и
искренностью, на какую способен автор.
Романтическое восприятие революции как средства переустройства несовершенного
общества в лучшую сторону нашло выражение в послефевральском творчестве многих
значительных писателей. Так, для Л. Андреева «трезвая и чистая» революция была
«воскресением России из лика мертвых» [7, с.28], за страданиями, принесенными
войной, по его мнению, должно прийти светлое будущее для всей Европы (статьи
«Цели войны и задачи Временного правительства», «Памяти погибших народов»).
З. Гиппиус и Д. Мережковский связывали с Февралем надежды на реальное
освобождение народа и созыв Учредительного собрания, воспринимаемого как
исполнение мечты всех поколений русского революционного движения, начиная с
декабристов [49], [173]. Подобные мысли высказывал и К. Бальмонт, считая, что
революция хороша, когда она сбрасывает гнет [16]. А. Аверченко в фельетонах
первых месяцев после свержения монархии говорит о революции как панацее от всех
проблем русской жизни [102]. В предисловии к книге «Дюжина ножей в спину
революции» (1920) он пишет о революции, понимаемой им как «переворот и
избавление», как «светлое очищающее пламя» [1, с.154-155], в котором сгорает
все уродливое, и признает, что Россия действительно нуждалась в уничтожении
абсолютизма, источника многих её бед: военных поражений, цензуры, политической
демагогии и ограничения гражданских прав и свобод. Некоторые авторы выстраивали
целиком субъективные концепции революции – например, Вяч. Иванову истинная
революция виделась как неминуемо религиозная («порыв к инобытию» [142, с.227]),
а политическая демократия – как часть грядущей соборности.
Волна энтузиазма от совершающихся в России демократических преобразований
быстро спадает. Чувство эйфории, преобладающее в писательской среде, постепенно
сменяется разочарованием и тревогой о будущем страны. Причина такой перемены
кроется в осознании недальновидности и даже «глупости» действий Временного
правительства, допускающего нагнетание в стране атмосферы анархии и насилия.
Документалистика 1917 года предоктябрьского периода ярко отражает эти
настроения. Например, А. Аверченко ряд фельетонов посвящает теме бесплодных
разговоров, которыми правительство занимается вместо того, чтобы бороться с
анархией, и даже призывает Керенского установить диктатуру и «выбросить вон из
России, тех, кто развращает армию, подстрекает устно и письменно
малосознательный народ, кто губит всю Россию» [102, с.233] (речь идет о
большевиках). Л. Андреев уже в марте в одной из статей касается проблемы
насилия и произносит следующие слова: «Горе тем, кто в дни революции… прибегает
к ненужному насилию и в тайниках своей совести не имеет оправдания для
свершаемого: безответственный перед текущим, он в историю повлечет за собой
пролитую кровь» [7, с.103]. М. Волошин в лекции 1920 года «Россия распятая»,
бросая ретроспективный взгляд на события трехлетней давности, объявляет эпоху
Временного правительства «психологически самым тяжелым временем революции» [43,
с.315]. По его мнению, это время было «вопиющим и трагическим противоречием
между всеобщим ликованием и реальной действительностью» [43, с.315], ведь
реальность наступающей разрухи требовала решительных мер, а не демагогии.
События октября 1917 года вызвали в интеллигентской среде неоднозначную
реакцию: большевистская революция способствовала расколу общества как минимум
на два лагеря. Суть их расхождений сводилась к вопросу приятия – неприятия
новой власти, ее методов управления страной. Рецепция октябрьского переворота и
его последствий для большинства писателей стала, пожалуй, определяющим фактором
в их дальнейшей литературной деятельности, жизненной и творческой судьбе.
Невозможно было остаться в стороне от коренных преобразований, которым
подвергалась Россия. По словам В.Г. Воздвиженского, «реальность совершившейся
революции заставляла считаться с изменившимися обстоятельствами жизни, вступать
с нею в отношения – художнические и гражданские, заставляла сделать выбор» [42,
с.73]. Этот «выбор» четко фиксируется в документальных произведениях русских
художников слова данного исторического периода. Наверное, не было ни одного
значительного прозаика или поэта, не выразившего в письме, газетной публикации,
фельетоне или дневнике свою оценку действиям большевистского правительства.
Известный советский критик Вячеслав Полонский в работе «Очерки литературного
движения революционной эпохи (1917-1927)» замечает: «Первый год после Октября
…можно охарактеризовать как период острой вражды литературы к пролетарской
революции» [160, с.2]. По нашему мнению, тезис не совсем верен: некоторые
крупные русские писатели все-таки положительно отнеслись к
- Київ+380960830922