РАЗДЕЛ 2
ОСОБЕННОСТИ ГОРЬКОВСКОЙ АНТРОПОЛОГИИ СОВЕТСКОГО ПЕРИОДА
2. 1. От сверхчеловека - к сильной личности коммунистического типа
Отмеченное исследователями противоречие между реальной и идеальной личностью сохраняется у Горького и в 19З0-е годы. С одной стороны, он считает: "Человек значит неизмеримо больше, чем принято думать о нем, и больше того, что он сам думает о себе" [94, с. 271]. С другой стороны, продолжает настаивать: "Просто "человек", - это еще очень мало. История требует, чтоб явился Новый Человек, свободный от расовых, национальных, классовых предрассудков" [95, с. 186]. Однако чистый ницшеанский тип как герой, несущий позитивное начало, с 1917-1918 годов фактически исчезает в творчестве Горького. Почему? Ответ на этот вопрос можно найти уже в "Несвоевременных мыслях", где писатель вступает в спор с вождями, проводящими сверхчеловеческий эксперимент над Россией, свидетельствует о реальных, сверхжестоких проявлениях этого эксперимента.
Горький обвиняет большевистских лидеров в индивидуализме и вождизме: "Ленин, Троцкий и сопутствующие им уже отравились гнилым ядом власти" [86, с. 149]. "Вообразив себя Наполеонами от социализма, ленинцы рвут и мечут, довершая разрушение России - русский народ заплатит за это озерами крови" [86, с. 151], они "хладнокровно бесчестят революцию, бесчестят рабочий класс, заставляя его устраивать кровавые бойни, понукая к погромам, к арестам ни в чем не повинных людей..." [86, с. 150]. Но идеи не побеждают "приемами физического насилия". Подлинно героическая индивидуальность - "вечный революционер", постоянно напоминает Горький в "Несвоевременных мыслях", не способен прибегать к насилию иначе, как в случае крайней необходимости "и с чувством органического отвращения ко всякому акту насилия" [86, с. 111].
Изменив впоследствии отношение к личности В. И. Ленина, Горький не отказался от своего принципиально отрицательного отношения к сверхчеловекам революции: "Вождизм" - это болезнь; развиваясь из атрофии эмоции коллективизма, она выражается в гипертрофии "индивидуального начала" [97, с. 249].
Отголоски этой темы звучат в единственном завершенном художественном произведении писателя о советской действительности - пьесе "Сомов и другие" (1931), где один из персонажей - бывший партизан Китаев, человек недалекий, - мучится старым ницшеанско-народническим комплексом: "...Существует масса, но - без героев история прекращается. Это - верно: ежели я себя не чувствую героем, так меня вроде как и нет совсем" [101, с. 339]. Героизм же он понимает только как умение разрушать и уничтожать: "Я, бывало... Да я... поголовно...истреблял...как собака тараканов! Хлеба не давать? Так я ж их поголовно! Как в сказке: ахну, и - нет ничего, только пыль, брызг и сапоги!" [101, с. 350].
То, что Китаев - бывший партизан, конечно, не случайность. В 1930 году, руководя работой по изданию "Истории гражданской войны", Горький пишет М. Н. Покровскому о необходимости "особенно внимательного изучения партизанщины, перехваленной, - как и Вы согласитесь - беллетристами и поэтами...". По мнению Горького, "героизация вождей партизан - дело политически не безвредное и ... в наших обстоятельствах не следовало бы так романтически густо подчеркивать "роль личности" в партизанском движении" [212, с. 306-307]. О каких обстоятельствах идет речь? Преобладающее большинство читателей - крестьянство, героизация вождей может уводить захваченное частнособственническими эмоциями сознание крестьянской массы от коллективизма к индивидуализму сильной личности, оторвавшейся от народа или ставящей себя выше коллектива.
Мысли "бойца" Китаева оказываются созвучны идеям "вредителя" от интеллигенции инженера Сомова, индивидуалиста, который также мнит себя сверхчеловеком: "Власть не по силам слесарям, малярам, ткачам, ее должны взять ученые, инженеры. Жизнь требует не маляров, а - героев" [101, с. 365]; "Я - человек, уверенный в своей силе, в своем назначении. Я - из племени победителей..." [101, с. 366]. Рассуждения очередного кандидата в сверхчеловеки в свою очередь прямо связываются Горьким с идеологией фашизма. Жена Сомова простодушная Лидия, выслушав сентенции мужа, спрашивает: "Это - фашизм?"; "Фашизм - это когда у власти маленькие звери, чтоб ими питались крупные? Нужно, чтоб мелкие звери были жирные?..." [101, с. 365].
Горький уверен, что личность, охваченная мещанским "зоологическим индивидуализмом" собственника, вне зависимости от того, кто это: капиталистический мелкий или крупный хищник, представитель "бывших людей" (эмигрантов), "механических граждан" Советского Союза (обывателей), "социально-нездоровой силы" (крестьянства) или "многоглаголивой" интеллигенции - неизбежно будет двигаться только в одном направлении: индивидуализм - вождизм - фашизм. "Волчья психика крупного мещанства, лисья - мелкого создает лгунов, лицемеров, предателей, убийц из-за угла..." [97, с. 430]. В публицистике советских лет Горький завершает цепочку "мещанин" - "циник" - "хулиган", обозначенную в его творчестве 1900-х годов. Он пишет: "...от хулиганства до фашизма расстояние "короче воробьиного носа" [97, с. 250].
Как видно, представление Горького о "частнособственнических эмоциях" не связано только со стремлением к владению каким-либо имуществом. Понятие "собственник" у Горького равно понятию "мещанин" и является, как и в раннем творчестве, не столько экономическим, сколько этико-психологическим.
Приравняв мещанский индивидуализм и вождизм к фашизму, Горький в то же время продолжает отстаивать индивидуализм героический. Он убежден, что индивидуальное "я" может и должно слиться с коллективным "мы" без какого-либо ущерба для себя: "Я хотел - и хочу - видеть всех людей героями труда и творчества, строителями новых свободных форм жизни. Мы должны жить так, чтобы каждый из нас, несмотря на различие индивидуальностей, чувствовал себя человеком, равноценным всем другим и всякому другому" [94, с. 357].
В советское время на смену ницшеанскому типу
- Київ+380960830922