РАЗДЕЛ 2
СТРУКТУРНЫЕ ЧЕРТЫ СОЦИАЛЬНОГО ВРЕМЕНИ
2.1. Индивидуально-личное время в контексте диалога субъективной и объективной
бытийных структур
Исследование субъективного времени индивида обязательным образом должно быть
сопряжено с анализом тех взаимоотношений с “внешним” миром, в которые оно
неизбежно вступает (под внешним миром здесь понимается как объективный,
природный мир, так и населяющие его живые существа).
Субъективное время имеет смысл исключительно в контексте его соотнесения со
временем объективного мира и непосредственной связи с ним. Причём их
взаимоотношения могут заключаться не только в контакте и приятии объективного
субъективным, но и в принципиальном неприятии, отгораживании второго от
первого. Избегание, защита – тоже реакция, характеризующая отношения.
Рассматривая проблему под таким углом зрения, мы выходим на три основные модели
соотношения субъективного времени с объективным: обособленность,
изолированность субъективного времени от объективного или других субъективных
времён (М.Хайдеггер); экстериоризация (овнешнение) субъективного времени,
высшая степень которой выражается в потере самоидентификации, влекущей за собой
полное растворение субъективного времени в объективном или других субъективных
временах (Э.Левинас, С.Л.Франк); третьим компромиссным, или “промежуточным”
вариантом первого и второго является “диалог” субъективного и объективного
времён как с посредством субъективного времени другого существа, так и без него
(Н.А.Бердяев, М.Бубер, К.Ясперс).
Данные модели взаимоотношения субъективного и объективного времён мы намерены
рассмотреть на двух уровнях: мировоззренческом (концептуальном) и
психологическом. Первый уровень предполагает анализ философских взглядов по
этому поводу Н.А.Бердяева, М.Бубера, Ф.Ницше, С.Л.Франка, М.Хайдеггера,
К.Ясперса и французского философа Э.Левинаса. Психологический же аспект данной
проблемы будет освещён посредством анализа таких субъективных психологических
состояний, как одиночество, экстаз и др., а также художественных философских
произведений Т.Манна и Г.Гессе.
Рассматривая концептуальные образы времени, логично обратиться к философии
Ф.Ницше, чьи произведения послужили предтечей экзистенциального мировосприятия
и поводом для философских рассуждений русских и немецких экзистенциалистов.
В одном из своих ранних произведений “Рождение трагедии из духа музыки” (1872)
и затем в книге “Так говорил Заратустра” (1885) Ф. Ницше проповедует учение о
“вечном возвращении”, то есть о неотвратимом, бесконечно повторяющимся ходе
вещей. Он рассматривает жизнь, искусство как бесконечную борьбу двух начал –
аполлоновского и дионисийского, существование и взаимодействие которых
происходит по закону единства и борьбы противоположностей. Каждое из начал
поочерёдно стремится к своей кульминации, а достигнув её, обращается в свою
противоположность, но при этом не исчезает совсем, пребывая в потенции.
Превращения идут по кругу. Оба начала Ф. Ницше называет двояким художественным
импульсом (также эстетическими состояниями природы) природы. Они воплощают две
формы существования: иллюзорную (аполлоновскую) и действительную
(дионисийскую). Философ представляет оба импульса в виде двух разъединённых
художественных миров: мир сновидения и мир опьянения, отмечая при этом, что
названные физиологические явления так же противоположны друг другу, как
аполлоновское и дионисийское начала. Он акцентирует внимание на том, что
подавляющее большинство художественных и философских замыслов берут начало
именно в мире сновидений.
Состояние опьянения, символизирующее суть дионисийского начала, неизбежно
наступает под воздействием наркотического питья, либо под мощным влиянием
природных инстинктов. “Чары Диониса не только обновляют союз человека с
человеком, но и зовут природу, отчуждённую, враждебную или порабощённую, на
праздник примирения с людьми”, – пишет философ [109, с.139]. По Ф.Ницше, людям
свойственно заглушать в себе дионисийский импульс, вследствие чего в
человеческой сущности естественно и закономерно начинает усиливаться
аполлоновский принцип. Если же человек принимает в себе дионисийское начало, он
обретает свободу и чувство мировой гармонии, чувствует, что не только
примирился, соединился со своим ближним, но и составил с ним единое целое.
Однако как ни могущественно дионисийское начало и как ни важны его проявления в
человеке, оно не может обойтись без своей противоположности – аполлоновского
начала. Второе дополняет и уравновешивает первое. У Ф.Ницше красной нитью
проходит мысль о необходимости гармоничного сочетания обоих принципов: “И
гляди-ка! Аполлон не мог жить без Диониса! “Титаническое” начало и “варварское”
оказались на поверку точно такой же необходимостью, как и аполлоновское!”,
[109, с.149]. Дионисийский импульс демонстрирует всю страшную глубину мира с
его непредсказуемостью, хаотичностью, буйством стихий, отражённых, в том числе,
в природе человека, в его неистовых порывах, в проявлениях радости и страдания,
в его инстинктах, тогда как аполлоновское начало создаёт мир ярких и радостных
фантазий и предоставляет человеку возможность погрузиться в красоту иллюзии.
Этот “наивный” иллюзорный мир позволяет, пусть временно, “свергнуть царство
титанов и умертвить чудовища” стихий и тем самым спасти человека от безумия.
Ведь, по мнению Ф.Ницше, единственную основу мироздания составляет боль,
страдания [109, с.148]. С помощью иллюзии достигается освобождение (или
спасение) человека. Мир мучений необходим (эта мысль философа не оригинальна;
ещё прежде её высказал А.Шопенгауэр). Благ
- Київ+380960830922