глава 22). Ранее (в п. 2.1.) показано, как в труде "О граде Божьем" Аврелий Августин подвел теологическую базу под будущую концепцию.
Пытаясь оправдать ее явную агрессивность, некоторые исследователи, например, Ф. Кардини, акцентируют главное внимание на его идее концепции справедливой и несправедливой войны, которую он "одним из первых...систематическим образом изложил...с христианской точки зрения" [104, с. 243]. Ф. Кардини, правда, сразу оговаривается, что "...быть может, пальма первенства присуждена ему не совсем заслуженно, ибо мы располагаем не всеми текстами, имевшими хождение в то время" [104, с. 243]. Действительно, понятие о характере войн стало разрабатываться задолго до Августина, в глубокой античности; замыкает ряд имен Цицерон, разработавший комплексный критерий справедливости войны. Что касается "христианской точки зрения", то предшественником Августина в этом отношении являлся его учитель Амвросий Медиоланский, опиравшийся как раз на идеи Цицерона.
Августин сформулировал три условия, согласно которым справедлива такая война, которая ведется: 1) во имя защиты от агрессора; 2) чтобы отомстить за оскорбление; 3) для возмещения понесенного ущерба. Вся эта классификация, правда, сразу же теряет всякий позитивный смысл, так как, согласно Августину, только христианин может вести справедливую войну. Концепцию Августина в дальнейшем развил Фома Аквинский, уточнив, в каких случаях война не является грехом.
Августин разработал также и своеобразный этический кодекс ведения боевых действий. Он включал в себя пять условий, выполнение которых делало участие христианина в войне законным: 1) справедливость целей войны; 2) наличие в качестве исходного христианского мотива любви к ближнему; 3) руководство войной со стороны законных властителей; 4) соблюдение милосердных методов ведения войны; 5) неучастие в войне духовных лиц [26, с. 128-129]. Нетрудно заметить, что первые три пункта автоматически выполняются, исходя из самой доктрины Августина (например, как уже известно из предыдущего изложения, согласно Августину все войны, ведущиеся христианами являются свидетельством любви и т.д.). Четвертый пункт "кодекса" на практике фактически никогда не соблюдался. Что касается пятого пункта, то именно за его нарушение громили, в частности, своих католических оппонентов киевские церковники в таких, например, произведениях, как "Состязание с латиной" митрополита Георгия (60-70-е гг. XI) в. и "Слово...о вере христианской и о латинской" святого Феодосия, игумена Печерского монастыря (70-е гг. XI в.).
Кроме военных обязанностей христиан перед богом, согласно Августину, у них имеются обязанности и перед государством. По его мнению, государство обеспечивает порядок, исправляет последствия человеческой испорченности, в том числе и насильственными мерами, и долг граждан - исполнять распоряжения законных властей. Христианин должен, в частности, воевать под знаменами своего императора. "Солдаты же должны беспрекословно выполнять приказы своих командиров во имя мира и общего спасения...Приказ начальника делает солдата невиновным в совершенных государем злодеяниях" [26, с. 243 ].
Возникает вполне закономерный вопрос: с какой целью римская церковь с V в. хранила в своем теологическом арсенале такой детально разработанный комплекс военно-этических идей, представлявший, по сути, законченную идеологию? Ф. Кардини пытается объяснить "воинственность" раннесредневекового христианства тем, что оно, будучи окружено со всех сторон воинственными варварами-германцами, вынуждено было давать им веру "...из мускулистой руки завоевателя, а не из мягких ладоней мистика или ученого...Именно таким образом, нравится это или нет, было создано средневековое христианство" [104, с. 206]. Он, правда, обходит стороной вопрос: а зачем нужно было вообще навязывать (насильно) кому-то свою веру, в основе которой - любовь к ближнему?
Уже, исходя из приведенной посылки Ф. Кардини, следует признать, что для осуществления своей христианской миссии западно-христианской церкви было необходимо какое-то "орудие" в лице государства с его вооруженной силой. Сама она такой силой не обладала.
Однако, кроме намерений общего характера по поводу распространения христианства среди темной массы язычников, у римской церкви были вполне конкретные планы по созданию всеобщей империи, христианского аналога прежней мировой Римской империи, частицей которой церковь уже успела (правда ненадолго) себя ощутить. Эта программа была в общих чертах намечена еще патристиками.
Идеи Августина и Амвросия Медиоланского как нельзя лучше соответствовали "военной части" этой программы, так как они и возникли как раз в период укрепления союза между римским государством и христианской церковью, в "имперский период". Очень важный вывод, вытекавший из этих идей, состоял в том, что именно церковь в конечном итоге наделялась правом верховной санкции на объявление и ведение войны, которая в этом случае сразу же приобретала характер справедливой.
Сквозь концепцию Августина проступают черты "христова воинства" - военного элемента будущей "священной империи", а с позиций предложенной диссертанткой модели - элемента реконструируемой структуры западно-христианской социально-военной подсистемы. Оно внешне выступает в качестве всеобщего миротворца и поборника справедливости, борющегося во имя высших человеческих ценностей; миссия христианского воина, выполняющего свои воинские обязанности, состоит именно в поисках мира и...помощи врагам; война со стороны христианства - это восстановление нарушенной первоначальной гармонии и свидетельство любви [104, с. 244]. При этом христианский воин является лишь инструментом и исполнителем воли Всевышнего и поэтому его ожидает покровительство Бога и безусловное прощения. Здесь звучит мотив предопределения, который вообще является доминантой всей философии Августина. Однако его доктрина не останавливается лишь на успокоении совести воина-христианина. Она подчеркивает, что христианин не просто может, а о
- Київ+380960830922