ГЛАВА 2
ОСОБЕННОСТИ ХУДОЖЕСТВЕННОГО ВОПЛОЩЕНИЯ И ТРАКТОВКИ ПРОСТРАНСТВА И ВРЕМЕНИ В ПОВЕСТЯХ А.П.ЧЕХОВА С "Я-НАРРАЦИЕЙ" КОНЦА 1880-х- НАЧАЛА 90-х ГОДОВ
2.1. Состояние изучения проблемы художественного пространства и времени в современной чеховиане
В русской литературе конца 1880-х - начала 90-х гг. жанр повести выдвинулся на авансцену [1,456-532], вобрав в себя художественный опыт романа, став своеобразной лабораторией творческих експериментов в области создания разных повествовательных форм, которые играют существенную роль в формировании пространственно-временного континуума произведения.
Центральной фигурой в истории русской повести этого периода является А.П.Чехов, носитель нового художественного мышления, многих тенденций как русской, так и мировой литературы, что позволяет говорить о флоберовско-чеховском этапе развития наррации [2,82], о чеховском типе повествовательной поэтики [3;4], важными составляющими которой выступают семантика, структура, функциональность художественного пространства и времени. Они необходимы и для структуры повествования, и для создания образа нарративного субъекта, и для моделирования художественного мира произведения. В количественном отношении гомодиегетических повестей в чеховскую эпоху совсем немного, "нарративные маски" и типы аукторов достаточно разнообразны, их социально-психологическое своеобразие влияет на особенности пространственно-временного континуума той или иной повести, а он в свою очередь воздействует на создание облика героя-повествователя. Поэтому в сферу анализа хрононимии и топонимии повестей включается и выяснение специфики героя-повествователя, ауктора. А.П.Чехов, "фигура знаковая и классически многообразная в комплексе художественно-эстетических идей конца ХIХ - начала ХХ вв." [5,5], несомненно является ключевой новаторской творческой личностью и в создании русской гомодиегетической повести конца 1880-х - начала 90-х гг., поэтому исследование и начинается с анализа чеховских гомодиегетических произведений этого периода.
Постижение пространственно-временных координат художественного мира чеховских повестей нуждается в сочетании скрупулёзного анализа системы поэтики отдельного произведения, в частности, той или иной гомодиегетической повести, со всем жанровым рядом этого нарративного типа, а также с фундаментальными принципами художественного мышления Чехова в целом. При этом очевидно, что анализ отдельной повести следует давать не на традиционном проблемно-тематическом уровне, что более или менее в чеховиане сделано, а на основе принципов структурно-функционального подхода, как это, по существу, осуществил М.П.Громов в блестящей статье "Степь" как литературный памятник" [6], привлекая и архетипы Юнга, и мысли Р.Барта [6,263-265]1, развивая собственную концепцию. При этом, разумеется, нельзя отказываться от исторического подхода в рассмотрении особенностей поэтики "топоса" и "хроноса" в повестях Чехова с "я"-наррацией.
Один из интересных исследователей проблемы художественного пространства и времени А.Г.Габричевский в работе 1920-х годов писал: "...стихии пространственная и временная входят как бытийно-сущностные принципы в самый состав художественного объекта и определяют его структуру первично и всецело" [8,134]. В художественном мире А.П.Чехова пространственно-временные координаты как константные характеристики действительности и носители концептуальности, как некая опора всего сюжетного построения чрезвычайно важны и в семантическом, смыслообразующем, и в структурно-функциональном отношениях, хотя в известных работах о "художественном мире" писателя [9;10] этот аспект специально почти не изучен2. И.Сухих, не предлагая развёрнутого анализа, в обобщающей форме пишет о "чеховском хронотопе", который, как он считает, противостоит традиционному, характерному для предшествующей русской прозы [11,130-145]. Это, как представляется, слишком унифицирует своеобразие чеховской поэтики художественного времени и пространства, где наряду с новациями присутствует и традиция, и "чеховский хронотоп" не столь однозначен, как полагает учёный, что и будет раскрыто далее. Интересны мысли М.Громова о трактовке у Чехова урбанистического пространства [12,309], но и они нуждаются в конкретизации и развитии. Плодотворно в своей основе стремление О.В.Шалыгиной выявить философское основание "ощущения времени, представления о его природе, "отрефлексированные или нет", в чеховской картине мира. Но, возможно, из-за небольшого круга исследуемых произведений и выявления главным образом смысла на уровне ритмического строя чеховской фразы, её тенденциозно-полемическое стремление доказать, что Чехов избавляется от власти времени и смерти [13,151], кажется малоубедительным. Во многих его произведениях, в частности, во всех гомодиегетических повестях, особенно в "Скучной истории", присутствует экзистенциальная трактовка времени, дано "бытие-к-смерти", где "смертный страх" не преодолен. И хотя О.В.Шалыгина признаёт, что А.П.Чехов "всегда ускользает от определения" [13,145], она сама попадает в плен жажды однозначно-категорических суждений-оценок, прочно укрепившейся в отечественной литературоведческой методике середины ХХ века. К тому же исследовательница забывает и о специфике "прочтения" своего социально-исторического времени у Чехова, влияющего на его темпоральную концепцию3. Думается, что для прояснения базисных этико-философских и эстетических принципов моделирования "топоса" и "хроноса" как важных составляющих "картины мира", связанных с ориентацией писателя на создание "иллюзии реальности", с одной стороны, и передачи с их помощью непространственно-темпоральных смыслов - с другой, необходим конкретный анализ текста в сопоставлении и с теми представлениями о времени и пространстве, какие существовали в конце ХIХ века4. Такого рода изучение составит базу для верных выводов и о природе "чеховского хронотопа", и об особенностях его пространственно-временного мышления, которое реализуется в фрагментаризации, метонимизации "топоса" и "хроноса"
- Киев+380960830922