раздел ii
ФОЛЬКЛОР И РОМАНТИЗМ: СООТНОШЕНИЕ ХУДОЖЕСТВЕННЫХ СИСТЕМ
2.1. Мифомир народной волшебной сказки и его отражение в романтической
литературе
Романтиков привлекала волшебная фольклорная сказка, относящаяся к тем
„пражанрам”, которые формировались в непосредственном соприкосновении с
ритуалом. В.Пропп в книге “Исторические корни волшебной сказки” убедительно
доказал, что поэтическая структура волшебной сказки (ее сюжет, мотивы, образы)
“восходит к первобытному обряду инициации – посвящения юноши в мужчину и целому
комплексу представлений древнего человека о смерти” [319, с. 382]. Позднее
точка зрения В.Проппа была дополнена сведениями о генетической связи сказки с
похоронными и свадебными обрядами. В конечном итоге утвердилась концепция,
детально изложенная Е.Мелетинским. Ее суть заключается в том, что волшебная
сказка восходит к целому ряду посвятительных обрядов и связанных с ними мифов,
“главная особенность которых состоит в том, что в архаических обществах они
играли первостепенную роль в судьбе отдельного индивида, а не в судьбе рода в
целом” [248, с.437]. Основной предпосылкой возникновения сказочного жанра было
столкновение, противоречия сменяющих друг друга укладов. Эта мысль о
происхождении сказки раскрывается в работах В.Аникина [24], Н.Новикова [282],
Е.Мелетинского [249]. В.Пропп прослеживает процесс рождения сказочного сюжета
из ритуально-мифологического материала и подчеркивает, что его можно наблюдать
на трех стадиях: обряд – миф – сказка. “Обряд уже ушел в прошлое и
воспринимается как нечто отвратительное и нечестивое. Появляется герой, сын
бога, и уничтожает чудовище, которому отдана девушка. Народ верит мифу как
преданию, содержание его имеет сакральный характер. Третья стадия – сказка.
Некоторые черты сюжета меняются, но стержень остается. Рассказ воспринимается
как вымысел. Образ героя вызывает восхищение своей мужественностью и красотой,
– не бог, а человек, царевич, идеализированный и прекрасный” [321, с.277].
Таким образом, можно говорить о том, что на почве кризиса мифологического
мышления складывается специфическая сказочная фантастика. “Старое продолжает
сосуществовать с новым…, вступая в соединения гибридного характера, которые
невозможны ни в природе, ни в истории. Производя впечатление чистой фантастики,
они тем не менее совершенно независимо друг от друга возникают везде там, где
произошли вызвавшие их к жизни исторические сдвиги”, – замечает В.Пропп [321,
с.258-259]. “Старое” продолжает существовать в “новом”. В настоящее время
сделано немало для выявления жанровых признаков сказки, ее стилевых
особенностей. Но изучение народной сказки в целом, по замечанию М.Шустова,
находится еще в такой стадии, “когда накопление материала и наблюдений
преобладает над его синтезированным анализом” [439, с.11].
Центральный конфликт волшебной сказки развивается между двумя мирами,
характерными для мифологического сознания (свой/чужой), в двух аспектах –
социальном и натурфилософском. В сказочном мире изображается родовой человек,
стоящий лицом к лицу с природой. Стало быть, весь мир в сказке – большая семья,
в отличие от героического эпоса, где человек уже оказывается включенным в новое
единство – государственное. Поэтому волшебная сказка, изображая стадию единства
человека и природы, дает более древнюю картину мира, нежели эпос. Причем
единства не только духовного, что возможно в литературе, но и
материально-телесного, отсутствующего в психологической литературе Нового
времени.
Однако в отличие от мифа, в сказке человек, существуя в единстве с природой, в
то же время отдален от нее. Поэтому отношения человека и природы в фольклорном
произведении – это отношения единства/борьбы. В фольклористике отмечается
“всеобщая солидарность, связующая человека со всей тварью поднебесной, общение
с ней в страдании и радости” [223, с.194]. В этом наглядно виден момент
единства. Момент же борьбы легко обнаруживается в конфликте положительного
героя сказки с Кащеем Бессмертным: “Борьба Ивана-царевича со Змеем или с Кащеем
в общесюжетном плане может рассматриваться как борьба человеческого начала с
нечеловеческим” [249, с.109]. Нечеловеческое начало, олицетворенное в образах
Змея или Кащея, – это запредельные, опасные стороны природы, находящиеся вне
освоенного человеком природного мира.
Мир и герой в сказке взаимосвязаны: в волшебной сказке “характеристика
внутреннего состояния мира и человека часто совпадают (в мире темно и холодно,
а человеку страшно и зябко)” [249, с.112]. Изменение состояния героя приводит к
изменению состояния мира. В результате действий героя мир в конце сказки
становится лучше. Таким образом, волшебная сказка направлена в равной степени и
на изображение мира, и на изображение человека. В этом плане характерно и не
случайно своеобразное соответствие в изображении материального мира и
психической жизни героя: тому и другому отпускается минимальное количество
художественных средств; используются одинаковые формулы и стереотипы;
отсутствие портрета в изображении сказочных персонажей соответствует отсутствие
пейзажа и т.п. Вместе с тем сказочное единство человека и мира не исключает, а
предполагает известную обособленность их изображения. В волшебной сказке можно
говорить не только об образе человека, но и об особых образах
времени-пространства.
В народной волшебной сказке все чудесное строго мотивировано. Средством
мотивации может быть магическое слово, магическое действие, чудесный предмет
или помощник. Причем чудесные предметы или волшебные помощники обязательно
“специализированы”, о чем в свое время м
- Киев+380960830922