Ви є тут

Симулятивність та інтертекстуальність у просторовій метафориці

Автор: 
Мосенцева Тетяна Сергіївна
Тип роботи: 
Дис. канд. наук
Рік: 
2002
Артикул:
3402U001415
129 грн
Додати в кошик

Вміст

РАЗДЕЛ 2
ИНТЕР-ПРОСТРАНСТВО

Выявление множественной/симулятивной "природы" текста, в частности - в процессе деконструкции ряда оппозиций ("внешнее-внутреннее", "модель-копия" и пр.) и дезавуированию репрезентационной концепции знака, влечет за собой пересмотр понятия "текстуального" и стратегии текстуализации. Текст перестает рассматриваться как "лого-" и "телео-цетричный", его "смысл" ускользает от окончательного воплощения, структурация - от становления структурой. Следовательно, текст не может быть "завершен", "окон(е)чен". Механизм текстопорождения - знаковая интерференция - "различая" топосы наличных текстов, формирует многолинейное "открытое" пространство письма, затрудняющее иерархизацию. Трансгрессирование пределов противопоставления "оригинальное- производное" преобразует традиционное соотношение функций автора и читателя, "письма" и "чтения"; авторская интенция оказывается одним из маршрутов в лабиринте текста, "многоязычного уже на входе". Неразрешимое многообразие "кодов и голосов" (Р. Барт) предполагает игровое, не нацеленное на "присвоение" отношение к множественному тексту: "играет" текст, "играют" с текстом, причем "правила игры" не предзаданы - текст "разыгрывается" (переписывается) согласно потенциально бесконечному "списку вариантов", являясь "собственной вариацией".
Далее мы хотели бы рассмотреть подобные "вариации", с точки зрения их топологического оформления, акцентируя дифференцирующий характер "интер-пространственности" множественного текста.

2.1. Вариативность пространственных образов и характеристик интертекста

"Наш мир и наши тексты выражаются уже не в аккордах" (Ж. Делез). И если "переписывание" образности "нашего мира" содержит в себе представление о возможности сосуществования различных "описаний" (см., к примеру, Делезовский образ хаосмоса, утверждающего trans-versum вместо uni-versum'а), то каковы "образы текстуальности", не только и не столько фиксирующие "выход несовозможного на одну и ту же сцену", но и, как кажется, "(де)конструирующие" подобную "сцену" как "сцену письма"?
Согласно Р. Барту интертекстуальность презентируется "...самой невозможностью построить жизнь за пределами бесконечного текста, будь то Пруст, ежедневная газета или телевизионные передачи..." [3, 491]. "Бесконечный" текст, "совпадающий" с пространством Жизни, отсылает к образу Книги (мира как Книги, Книги как мира), тотальной в своей всецелостности. Однако правомерна ли эта ассоциация? "Хотя нет ничего, существующего вне текста, не существует и текста как законченного целого... Нужно освободить текст от всего, что ему внеположно, и в то же время освободить его из-под ига цельности" [6, 15].
Отсутствие "завершенности", "внутренней упорядоченности" интер-текста является следствием его де-центрированности (или экс-территориальности, по В. Подороге), которая получает несколько проявлений. Интер-текст "открыт", что означает "нарушение" им границ единств-топосов: дисциплинарных, дискурсивных, жанровых и прочих. Что же "взамен"? "Взамен" - "рассеивание текста" (В. Подорога "после" Ж. Деррида). "Рассеиваясь", текст "... впервые открывается как событие, то есть как становящийся, а не ставший поток мыслительных содержаний, как процесс, а не результат" [138, 10]. Существуя в качестве "становления события" (ср. со "становлением" концепта в метафоризации), такой текст перестает соответствовать пред-заданному авторскому плану, в то время как "классический повествовательный текст оставляет одно и то же впечатление: в сознании автора возникает некое означаемое, а затем он подыскивает означающие" [6, 193]. Умение автора "управлять смыслом" предстает как божественная способность к "семиургии". Множественный текст помещается в "вечное настоящее" практики означивания (которое, впрочем, проблематично именно в качестве "настоящего": ср. с "отсрочкой" differance'а или "вечным возвращением" у Ж. Делеза: "...ему [времени. - Т. М.] предназначено разорвать свой слишком централизованный физический или естественный круг и образовать прямую линию, но такую, которая, влекомая собственнрой длиной, преобразует круг, смещая его центр" [46, 147]), процесса "чтения-письма", продуцирования, а не репрезентации. "Бесконечное означивание", происходящее из самой "стихии языка" (языка как становления, постольку поскольку "основание" означивания симулятивно) не дает тексту "замкнуться", обрести "полноту", стать "равным себе", произнести "последнее слово". Ведь если любое повествование строится по фразовой модели (имеет в основе "герменевтический", вопросно-ответный принцип), то его окончание неизбежно совпадает с "открытием прежде сокрытого" - истины-предиката, восполняющего субъект-вопрос, который до своего предицирования "блуждал" в поисках "окончательного смысла" и тем самым давал повествованию возможность продолжаться (подробнее об этом см. - [5, 101-105, 231]). Неполнота же "открытого" текста не есть его "изъян", но способ сопротивления структуре фразы: так, Р. Барт считает, что "стереофония" текста может быть услышана только в "не-фразе" или "вне-фразе", которая звучит "отдельными словами, отрывками синтагм, формул" и предстает как "абсолютно разорванная" [см. 3, 503].
"Стереофония вне-фраз" или "стереография письма" - еще одно свидетельство экс-территориальности текста, который является "входом" во все прочие тексты, представляя собой "перспективу голосов-цитаций" с "убегающим, отступающим, таинственно распахнутым горизонтом" [см. 6, 23]. Пространство множественного текста (его метафорический образ - "ткань" или "лабиринт", в отличие от "сферичности" текста Полной Литературы) "нейтрально": в нем не маркированы "сакральные" и "профанные зоны", поскольку многообразие кодов (языков, голосов) "неразрешимо", вернее, любое решение случайно, как "бросок игральных костей". "Надстройки" одного кода над другими служат, согласно Р. Барту, "воплощением письма во всем его игровом могуществе" [там же, 159]. Остановить игру в данном случае значит указать на "последний