РАЗДЕЛ 2
ПРОБЛЕМЫ ЯЗЫКА В НЕМЕЦКОЙ ФИЛОСОФИИ ПРАВА XVIII - XIX ВЕКОВ И ИХ ВОСПРИЯТИЕ В ДОРЕВОЛЮЦИОННОЙ РОССИИ
2.1. Общефилософские предпосылки
Вопросы языка в теоретическом наследии классических немецких философов Канта, Шеллинга и Гегеля занимают относительно малое и далеко не первостепенное место. Г.Г. Шпет связывал причину этого обстоятельства с абстрактно-спекулятивным характером философствования, который был задан всей немецкой классике И. Кантом. "Не потому ли понятия рассудка оказываются пустыми, понятиями без смысла, без понимания, что Кант с самого начала изображает рассудок немым, бессловесным?" [цит.по 154, с.28]. Эта резкая оценка нам представляется не совсем справедливой, по крайней мере в том отношении, что Кант и его последователи вообще не считались с феноменом языка. И для Канта, и для его ближайших философских преемников сфера языка была всего лишь сферой явлений, потому-то она и не была предметом исследования преимущественно "чистых" сущностей. Однако как только речь заходит о проблемах практического плана, и Кант, и Шеллинг, и Гегель вспоминают о языковой проблематике.
Иммануил Кант (1724-1804) в "Пролегоменах ко всякой будущей метафизике" (1783) поясняет свое нежелание обращаться к лингвистическим вопросам связью здравого смысла "с популярным языком, приукрашивающим его необоснованные притязания" [72, c.134]. Следует принять во внимание и то обстоятельство, что во времена Канта теоретическое языкознание еще находилось во младенческом состоянии, а диапазон общих философских рассуждений о языке уже был полностью исчерпан подходами Бэкона, Гоббса и Локка. Тем не менее, возможно, что как раз именно Канту теоретическое языкознание и обязано общим указанием на возможности своего становления и развития. Во всяком случае соответствующая деятельность Я. Гамана, Й. Гердера, братьев Шлегелей, Ф. Шлейермахера, Я. Гримма, В. фон Гумбольдта объективно осуществлялась как раз в указанном Кантом направлении к созданию общей конкретно научной теории языка, хотя этого явно и не признавали ее основоположники.
Согласно Канту, в обыденном познании имеется множество понятий, которые не основываются ни на каком опыте, хотя и встречаются в любой форме опытного познания. Их поиск не предполагает значительных мыслительных усилий, а его результаты сводятся к общим правилам употребления слов и правилам грамматики. Такой поиск "не в состоянии указать причину, почему каждый язык имеет именно это, а не другое формальное качество и, еще менее, почему имеется именно столько - не больше и не меньше - такого рода формальных определений языка" [72, c.143]. Как видно из этого заявления, Кант считает по меньшей мере возможной и желательной теорию, в которой содержалось бы объяснение причин формальных качеств языка, которую можно было бы считать общей, т.е. философской лингвистикой. Кант констатирует тот факт, что в современной ему спекулятивной философии "мы слишком часто и неоправданно допускаем символический антропоморфизм, который на деле касается лишь языка, а не объекта" [72,c.181]. Таким образом, Кант указывает и на необходимость объектно-предметной ориентированности теоретического анализа языка как инструмента философского познания мира, и на опасность антропоморфизма и гипостазирования абстракций, которые стали атрибутом метафизических спекуляций по поводу языка уже у Гегеля.
Тем не менее Кант считал, что язык философии не может ограничиться привычными понятиями и лексикой обыденного языка. В "Критике практического разума" (1788) он разъясняет свою позицию следующим образом: "В этом исследовании я не опасаюсь упрека в том, что хочу вводить новый язык, так как способ познания здесь сам собой становится близким к популярности. ... Выдумывать новые слова там, где в языке нет недостатка в терминах для данных понятий, - это ребяческое стремление выделиться из толпы если не новыми и верными мыслями, то новыми заплатами на старом платье. ... Я хочу только одного - быть понятым.... Но пока те мысли (т.е. собственные мысли Канта. - С.З.) существуют, я очень сомневаюсь, чтобы было возможно найти для них соответствующие и, однако, более употребительные термины" [71,c.321-322]. Хотя Кант в данном пассаже имел в виду прежде всего собственную критическую философию, тем не менее его мысль справедлива для любого теоретического языка: терминологические новшества должны быть оправданы новизной предмета, вводимого в теоретический дискурс и новизной предлагаемой методологии. Применительно к теме нашего исследования мы можем продолжить мысль Канта в том отношении, что введение новых терминов должно мотивироваться не только появлением новых объектов, но и новыми уровнями и способами их познания и словесной фиксации.
В философии Фридриха Вильгельма Йозефа Шеллинга (1775-1854) проблемы языка также рассматриваются чисто эпизодически, поскольку "язык взят из отражений и создан рассудком" [224,c.562]. Однако у Шеллинга появляется новый мощный мотив - связь языка со становлением народа и народного самосознания: "... Язык определяется тогда, когда народ решает стать народом. До тех пор пока народ пребывает в кризисе, т.е. в становлении, язык его текуч, подвижен, не вполне отделен от других" [225, c.251]. Согласно Шеллингу, человек является лишь в той мере человеком, в какой он способен обладать выходящим за пределы его единичности всеобщим сознанием, и язык является способом выхода за пределы этой единичности в сферу всеобщего сознания [225,c.254]. Языком можно пользоваться, можно расширять его, а иногда даже обогащать его индивидуальными изобретениями. "Однако основа его такова, что на нее даже не распространялись человеческие изобретения и воля, все это не сделано человеком" [225,c.348]. Шеллинг, таким образом, вводит мотив социально- и национально-исторического становления языка, который объективно задан человеку и находится за пределами индивидуально-личностного воздействия.
Таким образом, следует признать, что у Канта и Шеллинга проблематика философского осмысления языка уже п