РАЗДЕЛ 2
СТАНОВЛЕНИЕ ПОЭТОЛОГИЧЕСКОЙ КОНЦЕПЦИИ
Н. ГУМИЛЕВА
Начало ХХ века можно назвать периодом "всеобщего расплава и сдвига" по словам Вяч. Иванова [141, т. 1, с. 633]. О глубинных тектонических сдвигах в недрах морального мира и о том, что поэт способен чувствовать это, размышляет и А. Блок: "Мы еще не знаем в точности, каких нам ждать событий, - пишет он 1908 году, - но в сердце нашем уже отклонилась стрелка сейсмографа" [48, т. 5, с.359]. "Русская литература и поэзия начала века носили профетический характер, - отмечал Н.А. Бердяев. - Поэты-символисты, со свойственной им чуткостью, чувствовали, что Россия летит в бездну, что старая Россия кончается и должна возникнуть новая Россия, еще неизвестная <...>" [44, с. 237]. Уже сами эти высказывания, по мнению некоторых современных философов [см. 227, с. 36], могут служить показателем "неравновесности системы", т.к. вдали от равновесия каждая часть системы "видит" всю систему целиком", "прозревает вне равновесия" [228, с. 359].
Таким образом, налицо переход к периоду разобщенности, хаосу, но не только в историческом плане. "Новый порядок" в России лишь искусственно обуздал, несколько замедлил нарастающее стремление к разбалансированности. Эта затянувшаяся почти (на 40 лет) до 60-х годов ХХ века пауза изменила естественный ход событий, и, безусловно, без нее мы бы имели сейчас совершенно иную картину. Категория хаоса снова актуализировалась в русской культуре к концу ХХ века. В начале же века предчувствие не просто грядущих перемен, а именно катастрофы и обусловило тяготение к единству как традиционное стремление мира к равновесию еще до взрыва, революции.
Проблему преодоления хаоса каждый решал по-своему. Так или иначе, этого вопроса касались Е. Блаватская ("Тайная доктрина: синтез веры и знания"), Н.Ф. Федоров ("философия общего дела"), К.Э. Циолковский, А.А. Чижевский ("космическое единство"). B.С. Соловьев, П.Н. Флоренский, С.Н. Булгаков ("философия всеединства"), Вяч. Иванов, А. Блок, А. Белый (символизм). О том, что в России вопрос единства стоял особенно остро, свидетельствуют попытки практического воплощения этой идеи. Так, например, в 1901 году были основаны Религиозно-философские собрания, целью которых было объединение представителей интеллигенции и Русской православной церкви [281]. Характерным для Серебряного века являлось то, что философы не были только философами, поэты - только поэтами. Многие стремились к целостному мировоззрению, пытаясь на личностном уровне воплотить идею единения. Среди тех, для кого целостное мировоззрение было главной жизненной и творческой задачей, П.Н. Флоренский и С.Н. Булгаков [см. 165, с. 14], В. Брюсов [см. 63, т. 7, с.485] и А. Белый [см. 42, с.126].
Способы противостояния разбалансированности были различны. Одни пытались погрузиться в хаос и в нем уловить новую гармонию. Другие стремились хаос преодолеть, упорядочить. Стоит отметить, что эти две тенденции являются характерными для человека с древних времен. В частности, вспомним существовавшие параллельно культы Аполлона и Диониса [см. 186, с.133]. В более близкое к Серебряному веку время об этом напомнил Ф. Ницше, который писал о дуалистичной природе искусства, о дионисийской его стороне, происходящей из хаоса, и космической, аполлинической [см. 14, с. 216]. Немного позже, в 20-х гг. ХХ века, В.М. Жирмунский предложил модель истории литературы, которая представляла собой цепь постоянных замен двух основополагающих типов искусства: "Мы обозначим их условно как искусство классическое и романтическое" [125, с. 175-177]. По его мнению, эти два типа модели культуры составляют универсальную константу, независимо от того, сменяют ли они друг друга или хронологически сосуществуют [см. 186, с. 120].
Забегая вперед, заметим, что в общих чертах противостояние символизма и акмеизма носило именно этот характер. Не случайно символисты называли хаос "родимым" [см. 48, т. 8, с. 160], Вяч. Иванов писал исследования о Дионисе [141, т. 1, с. 715-727] и т.д. Акмеизм же - стремление к упорядочиванию хаоса, космичности, уже прямо противостоит разбалансированности.
Сравним адамизм, второе название акмеизма, отражавшее стремление давать имена, и эпический мотив наименования мира, присутствующий в многочисленных национальных эпосах и всегда выступающий в одной функции: превращение хаоса в космос [см. 186, с. 120]. Кроме того, установление порядка из хаоса присутствует у Н. Гумилева не только как теоретический принцип, но и как поэтический мотив, например, в "Поэме начала":
Мир когда-то был легок, пресен,
Бездыханен и недвижим
И своих трагических песен
Не водило время над ним.
А уже в этой тьме суровой
Трепетала первая мысль,
И от мысли родилось слово...
Светозарное, плотью стало,
Звуком, запахом и лучом,
И живая жизнь захлестала
Золотым и буйным ключом.
[102, т. 1, с. 434-435]
Мы видим, что, по убеждению поэта, преображение первозданного хаоса осуществляется при помощи первого Слова, из которого затем возникла жизнь. Н. Гумилев также обращался и к роли первобытного человека в преобразовании мира с помощью слова. Герой одного из его ранних рассказов "Гибели обреченные" "всему давал имена, имена ароматные, звучные и красочные, как сами предметы" [102, т. 2, с. 243], тем самым утверждаясь в окружавшем его мире. Осмысление категорий хаос/космос характерно для Н. Гумилева на ранних этапах творчества, как и предпочтение космоса, логоса.
Следует все же отметить, что и для некоторых символистов категория космоса была актуальной [см. 161, с. 3], а для "левых" акмеистов категория хаоса - принципиально важна.
Для Н. Гумилева характерно стремление не только к упорядоченности, космичности, но и к интегральности. Вдохновение и мистические прозрения не были ему чужды. Но он пытался выразить их в безупречной поэтической форме. И если для символистов "мысль изреченная есть ложь", то Н. Гумилев ищет такую форму для этой мысли, чтобы она стала живым Словом, сохранила свою истинность, воплотилась. Сравним, например,
- Київ+380960830922