Оглавление
Введение ................................................ 3
Глава 1. Русский поставангард в кругу основных проблем культуры XX века (проблемы текста, изображения, истерии, мифа и личности) ................. 44
Глава 2. Московский концептуализм и соц-арт в системе поставангардного искусства
второй половины XX века................................. 93
Глава 3. Московский акционизм и компьютерное искусство: русский поставангард на пороге нового века.
1. Московский акционизм: социальная
поэтика аффектированного жеста ........................ 161
2. Специфика компьютерного искусства: русский поставангард в диалоге с новыми технологиями 187
Заключение ............................................ 226
Список использованной литературы ...................... 231
з
Введение
Если представить интеллектуальное пространство современных критических теорий в виде шахматной доски (что после «Homo Ludens» Й. Хейзинги выглядит ходом вполне антологич-ньм), то безусловным ферзем на игровом поле будет уже безнадежно профанированный критикой постмодернизм. За несколько десятилетий он произзел бесконечную путаницу понятий, сфабриковал множество «кривочтений» {«misreading» в терминологии Хэрольда Блума1) и интерпретационных головоломок, и попутно представил несколько блистательных метаописаний современной культуры.
В спровоцированных победоносным шествием постмодернизма теоретических дебатах он выступает как новая глобальная культурная парадигма или метастиль, свидетельствующий об исчерпанности культуры Нового времени и наделенный антоло-гичным набором признаков. Среди них: утрата единого универсального метаязыка и вызванный этим кризис логоцентризма; эклектичность и фрагментарность любой модели мира, сосуществование в ней множества инвариантов одного и того же события или текста (модель «Вавилонской библиотеки»); разрыв классического соотношения знака и означаемого, приводящий к не миметическому и не референциальному представлению реальности; замена в социальных и культурных пространствах вертикальных, ценностно-иерархических связей, на горизонтальные, указывающие на стирание иерархических параметров; сверхироничность - превращение любого высказывания в пародию или пастиш; гиперцитатность мышления, т.е. приоритет цитаты над прямым авторским высказыванием; «интертекстуаль-
1 См. Bloom Н. A Map of Misreading. New York, 1975.
24
мантического ущерба продублирован термином «премодерн»33, подразумевающим превалирование консервативных и ретроспективных стратегий, приводящих к пасторальной идеализации прошлого, - что позволяет А. Гольдштейну скаламбурить, что А. Солженицын, не вопреки, а благодаря своим национальнопочвенническим взглядам, является единственной международной поп-звездой русского постмодерна, транснациональным су-перстар, русским Майклом Джексоном или русской Мадонной34. Период современного русского поставангарда оказывается в этом ракурсе как бы до- или премодерной эпохой, эпохой, когда излюбленные авангардом «литавры» утопии и мифа уже умолкли, а настроенные модернизмом «фанфары» разума еще не достигли земли со своей трансцендентной высоты, и есть глубокое подозрение, что их «заоблачная литания» так и не будет услышана.
В эссе, подготовленном специально для затеянной сетевым журналом «Postmodern Culture» дискуссии о специфике русского постмодернизма, культуролог М. Эпштейн также замечает, что западная генеалогия постмодерна из экономической логики «позднего капитализма» (согласно Джеймисону эта логика уравнивает все объекты и идеи на одной ценностногоризонтальной плоскости) отлична от устойчивого толкования этого метатермина в России35, где под ним понимается скорее
33 Björling F. Modernity and postmodernity as relevant concepts for describing russian culture//Slavica Helsingiensia. 1996. №16. P. 16.
34 Гольдштейн А. Расставание с Нарциссом. М., 1997. С. 340.
35 Epstein М. A Draft Essay on Russian and Western Postmodernism// http://jefferson.village.Virginia.edu/pmc/text-
only/issue.193/sympos-2.193. См. также. Epstein M. Relativistic Patterns in Totalitarian Thinking: An Inquiry into Soviet
Ideological Language. Kennan Institute of Advanced Russian Studies. Occasional Papers, # 243. Washington, 1991.
25
эстетическое снижение и смешение дотоле сакрализованных и разграниченных культурных мифов. Чтобы не путаться в бесконечно й полисемии слова «постмодерн», разве не удобно, как предлагается в дайной работе, заменить его по отношению к ситуации в русском искусстве «после авангарда» более локальным термином «поставангард»? Русская история и культура просто-напросто не представляют постмодернистским методологиям материала для деконструктивистских процедур, т. е. логико-спекулятивного аппарата, уверенного в собственной тотальности. Вместо этого они предлагают разнообразные мифы о великом национальном прошлом, т. е. идеологические конструкты, - именно их подхватывает и начинает сатирически высмеивать и редуцировать поставангард.
В-третьих, именно мессианско-демиургические опыты русских художников - Малевича и Татлина, Лисицкого и Митурича, - стали для Запада образцовыми примерами авангарда высокой пробы, а русские художники, начиная с пятидесятых-шестидесятых, с работ «лианозовской школы» и «арефьевцев»,
О. Рабина, А. Зверева, старались наладить «медиумический» канал связи с русским авангардом, по которому они получали бы необходимую для реабилитации их собственных опытов питательную массу и тем восстанавливали прерванную по их убеждению духовную традицию. Авангардное искусство расценивалось художниками той эпохи подобно манящему и запретному «райскому саду», отгороженному колючей проволокой государственной цензуры, - и художники стремились тайком проникнуть в эту запредельную «terra incognita» и продегустировать его заветных плодов. Парадокс заключался в том, что в их сознании часто стиралась временная дистанция, отделяющая от авангардного эдема, и своими современниками, учителями и
- Київ+380960830922